Это случилось в середине 70-х гг. прошлого столетия. Я пришел на занятия к педагогу по дирижированию Игорю Моисеевичу Корчмарскому. В классе его не было. На пульте лежали отпечатанные на принтере нотные листы. Я заглянул. На открытом листе было написано: «№2. Благослови, душе моя, Господа». Я начал читать партитуру, но споткнулся, запутался, партитура не давалась, ускользала.
Вошел Игорь Моисеевич. Я спросил, что это за ноты.
– Рахманинов, «Всенощное бдение».
– Мы будем это петь?
– Не думаю, – помрачнел Игорь Моисеевич, – ты же знаешь…
Да уж, знаю. Наш хор музыкального факультета пединститута исполнял ораторию Stabat Mater чешского композитора Бедржиха Сметаны («Стоит Мать Скорбящая у креста плачущая»). И вдруг меня вызвали в райком комсомола. Два комсомольских деятеля со стальными глазами сначала тихо шипели: «Что там ваш хор по-латыни поет? Про какую такую Матерь? А ты, комсорг, куда смотришь, почему нам не докладываешь?» Потом кулаками по столу и в крик: «Мы тебя из комсомола!.. Из института!»
Спустя несколько месяцев Игорь Моисеевич принес в класс пластинку. Это была запись «Всенощного бдения»», сделанная Государственным русским хором под управлением Александра Васильевича Свешникова. Купить пластинку можно было только в валютном магазине для иностранцев «Березка». Да еще, говорят, в консерватории по подписке профессорам продавали под строжайшим контролем, чтобы слушали только у себя дома.
И вот Корчмарский включил проигрыватель. Началась музыка, какой я до тех пор не слышал. Нет, она не сразу меня захватила. Вначале я почувствовал какое-то внутреннее сопротивление – в музыке, пожалуй, было что-то непривычное для слуха. А вот когда дошло до «Свете тихий»… Я этот Свет предвечный словно увидел. Нет, услышал этот Свет, ощутил всею душою. Чудно сплетались голоса, долго замирало последнее трезвучие «Тем же мир Тя славит». И после этого слушал уже до конца, не отвлекаясь, не в силах оторваться.
Свешников со своим хором разучил и записал то, что в СССР было категорически запрещено исполнять. Сейчас некоторые музыковеды высказываются в том духе, что якобы запись была сделана «для продажи на экспорт». Не могу согласиться. В 1960-х гг. наши музыканты не были столь меркантильны. К тому же запись была сделана в 1965 г. и до поступления пластинки в валютные магазины почти 10 лет пролежала на полках фирмы «Мелодия», тогдашнего монополиста в этой области. Скорее в меркантильности можно (если можно) упрекнуть директора фирмы Валерия Сухорадо, который уже тогда нашел способ продавать русское духовное наследие на Запад.
Я вижу две причины, побудившие Александра Васильевича Свешникова сделать этот шаг. Во-первых, «Всенощное бдение» Рахманинова – вершина русской духовной музыки. Это сочинение – Эверест в длинной горной цепи, начинающейся от знаменного распева, продолжающегося в произведениях Дмитрия Бортнянского, Максима Березовского, всех великих русских композиторов XIX в. – Михаила Глинки, Милия Балакирева, Николая Римского-Корсакова, Петра Чайковского, Анатолия Лядова, Сергея Танеева. Эту вереницу венчает «Всенощное бдение» Сергея Рахманинова.
А во-вторых, сам Свешников был величайшим русским регентом, впитал в себя русскую регентскую традицию. Здесь тоже выстраивается линия от Степана Дегтярева (регент капеллы графа Шереметьева), Григория Ломакина (регент хора Бесплатной музыкальной школы), Степана Смоленского (Частные регентские курсы), Александра Кастальского (Синодальный хор), Павла Чеснокова (регент Московских храмов), Николая Данилина (Синодальный хор)… И опять же вершина этой цепи – Александр Васильевич Свешников. Он тоже регентствовал в храме Успения на Могильцах в 20-х гг. прошлого века и считался самым известным в Москве регентом. Осталось мало документальных свидетельств, но еще можно услышать рассказы очевидцев о том, что к Свешникову приходили регенты других хоров, учились у него. Мог ли он не разучить со своим Государственным русским хором СССР «Всенощное бдение» и не записать его?
В музыке есть два плана – «что» и как». «Что» идет от композитора к исполнителю в виде нотной записи. «Как» идет от исполнителя к слушателю. «Что» и «как» составляют единство, называемое музыкальной интонацией. При этом часть «как» («как исполнять музыку?») передается через живое восприятие от одного поколения музыкантов к другому. «Всенощное бдение» было впервые исполнено 23 марта 1915 г. Синодальным хором под управлением Николая Данилина. И в течение первого месяца звучало четыре раза. 25-летний регент Свешников эту музыку слышал. И спустя 50 лет, в 1965 г., он мог оставаться единственным хоровым дирижером, знающим, как это должно звучать.
Он должен был это сделать, записать «Всенощное бдение». В этом было его служение и подвиг. Он пошел против официальных запретов. Руководитель Государственного хора, депутат Верховного Совета СССР, Герой социалистического труда, многолетний ректор Московской консерватории не побоялся никого и сделал, что должно.
Мы теперь уже никогда не узнаем, спрашивал ли Александр Васильевич разрешения у вышестоящих партийных начальников. Да это и не важно. Важно, что есть эта уникальная запись «Всенощного бдения».
Потом, когда стало «можно», многие дирижеры брались исполнять эту музыку. Но вершины до сих пор никто не достиг. Никого в XX в. нельзя поставить рядом с Александром Васильевичем Свешниковым.
Другой подвиг Александра Васильевича Свешникова – это создание Московского хорового училища в 1944 г. Это невозможно себе представить. Идет страшная война. В тылу голодают люди. А Свешников собирает по всей стране музыкально одаренных детей.
Еще в 1937 г. Александр Васильевич стал руководителем Ленинградской академической капеллы (бывший Синодальный хор). И организовал при капелле Детскую хоровую школу. В 1941 г. около ста мальчиков вывезли на Урал. После снятия блокады Ленинграда часть детей вернулась в город на Неве, а другая вместе с Александром Васильевичем поехала в Москву. Здесь и было открыто новое хоровое училище. Говорят, что созданию училища способствовал на высшем уровне К.Е. Ворошилов. И якобы при этом Свешникову поставили условие: если из училища выйдет хотя бы один такой дирижер, как Николай Данилин, затраты будут считаться оправданными.
Из училища вышли многие выдающиеся музыканты. В 40-х гг. прошлого столетия училище закончили композиторы Александр Флярковский и Родион Щедрин. Щедрин настолько ярко себя проявил, что его уже после 9 класса взяли в консерваторию. А кроме них еще много известнейших дирижеров, композиторов, музыкальных теоретиков.
Свешников привлек к работе в Хоровом училище выпускников Синодального училища церковного пения – ветви хора патриарших певчих дьяков. Н.И. Демьянов, А.А. Сергеев, А.Ф. Гребнев привнесли в Хоровое училище не только традиции своего учебного заведения, оконченного ими в самом начале ХХ в., но и собственный профессиональный опыт. С детьми работали лучшие преподаватели Московской консерватории – пианисты, теоретики, композиторы, дирижеры. В дом на Большой Грузинской, в котором располагалось училище, приходили великие русские музыканты Гедике, Гольденвейзер, Игумнов, Рихтер, Флиер, Гилельс. Они играли ученикам. И сами ученики участвовали в оперных постановках в Большом театре. В операх ведь много детских хоров, например, в «Кармен» Бизе или в «Пиковой даме» Чайковского. Училищный хор выступал с великими нашими дирижерами Евгением Светлановым, Кириллом Кондрашиным, Геннадием Рождественским. Свешников стремился, чтобы ребята не только пели в хоре, но и сами сочиняли музыку, играли на музыкальных инструментах. Каждый год в Московской консерватории устраивался отчетный концерт училища. И Свешников подчеркивал, что это именно концерт училища, но не хора. На одном из таких вечеров играл на рояле Роберт Щедрин. Я не ошибся: его звали именно так. Но Свешников (а он сам составлял программы), увидев это имя, решил, что оно странное для 1940-х гг., и вписал своей рукой: Родион.
Два близких мне человека вышли из Московского хорового училища. Это мой педагог Игорь Моисеевич Корчмарский, о котором я писал в начале, и мой друг, ныне декан музыкального факультета Московского педагогического государственного университета Павел Васильевич Анисимов.
Павел Анисимов рассказывает: «Отбор в училище был очень строгим. Когда я поступал, на 17 мест было около700 заявлений. Поющих мальчишек привозили со всего Союза – от Якутии до Прибалтики, от Архангельска до Кавказа. Свешников определил критерии отбора ребят в хор. Предпочтение отдавалось легким, звонким, «полетным» голосам. Над голосами работали по методике, разработанной еще композитором Михаилом Ивановичем Глинкой. Начинали с микстовой зоны (соль-ля первой октавы), вырабатывали легкий тембр голоса. Потом развивали вниз и вверх, сглаживали певческие регистры. Нас называли «хор серебряных колокольчиков» – за необыкновенное светлое звучание. Это тоже шло от русской певческой традиции».
Очень много внимания уделялось постановке дыхания и дикции. Почитание слова – это от Евангелия. Для Свешникова пение было звучащим словом. «Зачем петь, – говорил Свешников, – если не ясны слова, если непонятно, о чем ты поешь». И это тоже важнейшая традиция монастырского и синодального пения, которую Свешников передавал ученикам хорового училища.
Говорят и пишут сейчас, что Свешников был «авторитарным и жестким» дирижером. Дисциплина в училище была очень строгая. Павел Анисимов мне рассказывал, что хоровые репетиции в училище были каждое утро, с 8.30. И выстоять два часа было нелегко. Но сидя никогда ученики не пели.
Свешников не выносил фальши. У него на пульте всегда лежала коробка незаточенных карандашей. И если случалось кому-то из хористов сфальшивить, он брал карандаш и начинал колотить им по пульту. Помощники-хормейстеры подбегали к тому, кто ошибался, исправляли. После этого Свешников выбрасывал измочаленный карандаш и продолжал репетицию.
Александр Васильевич любил своих мальчишек. После долгих репетиций или после концертов помощники вносили большие коробки и раздавали каждому то по шоколадке, то по апельсинчику. Подростки – не ангелы, и всякое с ними случалось вне стен училища. Бывало, и в милицию попадали. Свешников заступался, звонил, а то и сам приезжал в отделение и забирал провинившихся. Потом, конечно, говорил тому все, что думал. Но если видел в растущем человеке талант и трудолюбие, никогда не ослаблял к нему свое внимание.
Павел Анисимов: «У Свешникова словно была постоянная цель – сохранить и передать нам певческую традицию. Не дать ей раствориться в массовом пении. Хотя мы исполняли и пионерские песни. Но это не самое важное. Главное, что нам передавалось, – это понимание дирижирования хором как искусства энергетического общения. Шаляпин говорил: жест – это не движение руки, а движение души. Свешников излучал эту душевную энергию, он передавал ее хору в своих жестах. Его дирижирование было не похоже на учебную дирижерскую «сетку». Его жесты были скупы, но до предела наполнены музыкальной, духовной энергией. И она вызывала абсолютно точный отклик у каждого хориста».
Я думаю, именно школа Свешникова помогла Павлу Анисимову стать регентом Архиерейского хора во Владимирском Успенском соборе. И даже когда Павел переехал в Москву, его приглашали дирижировать этим хором по большим праздникам.
И еще об одной русской традиции, сохраненной Свешниковым, – исполнения русской народной песни. Александр Васильевич сделал множество переложений песен для хора, издал несколько сборников.
Сейчас настоящую русскую песню услышишь очень редко. Разве что на хоровом концерте в консерватории. В гораздо большем «почете» карамельные пляски, разухабистый крик – «Маруся, раз–два–тры, калына». Нет, русская песня совсем другая. Вы вслушайтесь: «Светит светел месяц высоко – не низко, далеко – не близко…» Сколько тонкого изящества, легкой грациозности, шутки. Там ведь, во чистом поле девка просо полет, белы руки колет. А ехал мимо молодец, решил снять рукавицы, подарить девице, чтоб рук не колола.
Или вот это: «В темном лесе, в темном лесе, за лесью, за лесью, распашу ль я пашенку…» Какое стройное многоголосие в исполнении хора Свешникова. Такое же, как в «Благословен еси, Господи» из «Всенощного бдения» Рахманинова.
А вот истинный шедевр: «Ах ты степь широкая, степь раздольная». Вот она, степь огромная, безграничная. И вот русская душа свободная, устремленная к Богу.
Ах, как это похоже на музыку Рахманинова. Да-да, та же свобода безграничной души во «Всенощном бдении», во второй части «Благослови, душе моя, Господа».
Душа ведь у человека одна и в храме, и в жизни. Вечно стремящаяся к Богу.
Об этом пели русские хоры под управлением Александра Васильевича Свешникова.
Справка
Александр Васильевич Свешников (1890–1980) – народный артист СССР (1956), Герой социалистического труда (1970). В 1913 г. окончил Музыкально-драматическое училище Московского филармонического общества, учился также в Народной консерватории.
С 1909 г. работал регентом и преподавал пение в московских школах. С 1921 по 1923 г. руководил хоровой капеллой в Полтаве; в первой половине 1920-х гг. – один из самых известных в Москве церковных регентов (храма Успения на Могильцах). Одновременно заведовал вокальной частью 1-й студии МХАТа. В 1928–1936 гг. руководил созданным им вокальным ансамблем (затем хором) Всесоюзного радио; в 1936–1937 гг. – художественный руководитель Государственного хора СССР; в 1937–1941 гг. – художественный руководитель Ленинградской капеллы. С 1941 г. – снова руководитель Государственного хора СССР.
В 1944 г. организовал Московское хоровое училище (впоследствии на его базе Виктором Сергеевичем Поповым была создана Академия хорового искусства), в которое принимали мальчиков 7–8 лет и которое имело прототипом дореволюционное Синодальное училище. В 1948–1975 гг. – ректор Московской консерватории.
Александр Васильевич Свешников похоронен на Новодевичьем кладбище.
Источник: Православный портал Покров